ФАНТАЗИИ ОФИСНОЙ МЫШКИ - Страница 7

Нет худа без добра, сказала я себе, пробираясь к выходу на нужной остановке, хоть воспоминания и причиняют мне много неприятностей, однако дорога показалась незаметной. Я решила пройти до дома сквериком, чтобы подышать свежим воздухом. Хотелось успокоиться. А домой не слишком хотелось. И если бы не чувство голода, то можно было бы погулять подольше.

Не то чтобы я не люблю свою семью, однако существовать мне с ними рядом тяжеловато. Сестра говорит, что у меня скверный характер от одиночества. Забыла сказать, что я — стопроцентная старая дева. В самом прямом смысле этого слова. Сохранить невинность до двадцати семи лет — это в наше время удивительный случай. Однако у меня были на то причины, но об этом после.

Мы все живем в трехкомнатной квартире, которую когда-то выменяла бабушка: мама, я, Тинка и сестра с мужем. Муж у Сашки не то третий, не то четвертый. Нет, официальный, кажется, третий… Он — непризнанный гений, так и представляется незнакомым женщинам. И даже зовут похоже — Геннадий. Гениальность его лежит в области искусства, то есть он пытается себя реализовать в творчестве. Он художник. Но картин не пишет. И обложки для книг не рисует. И дизайном не занимается. Зато просто фонтанирует идеями. В голове множество художественных проектов, вот только с реализацией неважно. Он объясняет это засильем пошлости и бездарности. И еще кругом блат и семейственность, а у него нет ни денег, ни полезных связей, чтобы пробиться наверх. А на талант всем вокруг плевать, утверждает он. Сестра, кажется, и вправду его любит, во всяком случае, принимает на веру все, что он скажет.

Тинка выросла хорошенькой — вся в Сашку, однако у сестры моей характер легкий и наплевательский на всех и вся, дочка же ее вредная и грубая, но мы надеемся, что это пройдет, когда Тинка выйдет из трудного подросткового возраста.

Мама два года назад тяжело болела, ей пришлось бросить работу, да и возраст уже подошел. Вот и получается, что единственным кормильцем в семье являюсь я.

Не подумайте, что я упрекаю домашних за это, просто хотелось бы иногда чуть больше тепла и заботы с их стороны. Чуть больше внимания. Но это уже из области несбыточного.

У подъезда стояла Тинка, как всегда в компании мальчишек. Они громко хохотали и пили пиво. Две соседки, сидящие на скамеечке, смотрели крайне неодобрительно, поджав губы. Увидев меня, соседки оживились.

— Твоя вчера опять окно на лестнице не закрыла! — заговорила первая старуха. — Всю ночь рама хлопала, я заснуть не могла! Теперь вся разбитая, наверно, давление подскочило!

— Окурков на площадке набросали, бутылку разбили! — вступила вторая. — Я уж участковому жаловалась…

— Извините. — Я стушевалась, хотя насчет окурков была совершеннейшая неправда, все жильцы прекрасно знают, что это курит Василий Петрович со второго этажа, его жена домой не пускает, если Васька выпивши, так он и слоняется по лестнице.

— Был бы у девки отец, — снова начала первая старуха, — отходил бы ремнем по заднице, сразу бы поняла, как себя вести следует!

— Да какой там отец! — махнула рукой вторая. — С этакой мамашей чего хорошего ждать? Яблочко от яблони…

Я в это время безуспешно рылась в сумке в поисках ключей от домофона.

— Сами кошелки старые! — раздался рядом Тинкин голос, звонкий от злости.

— Тина! — вскричала я. — Как ты разговариваешь со взрослыми?

— Да плевала я на них! — Тинка подошла ближе. — Какое право они имеют нас оскорблять?

— Слушай, тебе обязательно нужно их провоцировать? — рассердилась в свою очередь я. — Что, нарочно возле подъезда толчетесь, нельзя подальше отойти?

— Где хочу, там и стою! — Тинка обратила агрессию на меня. — Нечего тут распоряжаться…

Я наконец нашла ключи и проскочила в двери. В нашем общем с соседями тамбуре было темно, как в преисподней. Второй день, как перегорела лампочка, и наша очередь ее менять. Вчера вечером я пришла поздно, просила сестру напомнить Геннадию, утром, когда я уходила, они еще спали. Ощупью я добралась до двери в квартиру. Нечего было и думать найти в темноте замочную скважину, так что я долго жала на дверной звонок, пока не поняла, что никто не откроет. Мама плохо слышит, Геннадий принципиально не подходит ни к двери, ни к телефону, а сестры, очевидно, нет дома.

Открылась дверь соседей, их невестка выкатила коляску, не поздоровавшись со мной. Пока она разворачивалась, я при свете успела вставить ключ в замочную скважину и распахнуть свою дверь.

И сразу же налетела на «Аврору».

Я уже говорила, что муж сестры художник. «От слова „худо“, — тихонько добавляет Тинка. Кроме нее, никто в нашем доме не осмеливается произносить это вслух. Геннадий очень трепетно относится к своему творчеству, а сестра — очень трепетно к своему мужу, так что оскорбивший его рискует получить хорошую взбучку.

Геннадий постоянно находится в творческом поиске, пытается пристроить свой талант куда бы то ни было. На слово в наше время работодатели не верят, и это совершенно правильно, от Геннадия требуют конкретных, осязаемых результатов. Мы с мамой ничего не имеем против профессии художника, однако хотелось бы все же, чтобы произведения Геннадия были… более камерными, что ли. К примеру, те же книжные обложки или, допустим, иллюстрации. Места много не занимают, формат в обычный лист, сложит их человек в папочку, возьмет ее под мышку и идет себе по делам. Или в рулончик аккуратненький свернет… А если не нужны станут, то на антресоли всегда убрать можно. Или в кладовку. Но у Гены гигантомания, его талант может существовать только в крупных формах. И хуже всего то, что все эти формы он изготовляет в нашей квартире — что делать, говорит он, он ведь не член Союза художников, мастерская не положена…